— Ты не понял вопроса.

— Ошибаешься, понял. Но я умышленно говорю исключительно об эмоциях Йенны. Потому что ты — ведьмак, и никаких эмоций у тебя быть не может. А мою просьбу выполнить не желаешь лишь потому, что тебе кажется, будто она тебе нужна, думаешь, что… Нет, Геральт, ты с ней только потому, что этого хочет она, и так будет, пока она этого желает. А то, что чувствуешь ты, — лишь отражение ее эмоций, интереса, который она к тебе проявляет. Ради всех демонов Низа, Геральт, ты же не ребенок, ты же знаешь, кто ты. Мутант. Не пойми меня превратно, я не намерен тебя унижать или презирать. Просто отмечаю факт. Ты — мутант, а одно из основных свойств твоей мутации сводится к абсолютной бесстрастности. Таким тебя сотворили, чтобы ты мог выполнять свою работу. Понимаешь? Ты не можешь ничего чувствовать. То, что ты принимаешь за чувства, — лишь клеточная соматическая память, если ты знаешь, что означает это слово.

— Представь себе — знаю.

— Тем лучше. Послушай. Я прошу тебя о том, о чем могу просить ведьмака. Человека не смог бы. Я откровенен с ведьмаком, с человеком не мог бы себе этого позволить. Геральт, я хочу дать Йенне понимание и определенность, нежность и счастье. Можешь ты положа руку на сердце предложить ей то же? Не можешь. Для тебя это ничего не значащие слова. Ты волочишься за Йенной, тешась, словно ребенок, минутной симпатией, которой она одаряет. Ты, словно одичавший кот, в которого все кидают камни, мурлычешь, радуясь тому, что нашелся кто-то, кто не брезгует тебя приласкать. Понимаешь, что я имею в виду? Знаю, понимаешь, не дурак, это ясно. Так что, сам видишь, у тебя нет права отказать мне, если я вежливо прошу.

— У меня такое же право отказывать, — процедил Геральт, — как у тебя просить, стало быть, наши права взаимоуничтожаются. А посему возвращаемся к исходной точке, а она такова: Йен, которой, видимо, наплевать и на мою мутацию, и на ее последствия, сейчас со мной. Ты сделал ей предложение — это твое право. Она сказала, что подумает? Это — ее право. Тебе кажется, якобы я мешаю ей принять решение? Будто она колеблется, и причина ее колебаний — я? А это уж — мое право. Если она колеблется, то, надо думать, не без причин. Вероятно, я что-то ей все же даю, хоть, возможно, для этого у ведьмаков в словаре и нет нужных слов.

— Послушай…

— Нет. Послушай ты. Говоришь, когда-то она была с тобой? Как знать, может, не я, а ты был всего лишь ее мимолетным увлечением, капризом, игрой эмоций, столь типичной для нее? Я даже не исключаю, Истредд, что она воспринимала тебя всего лишь как инструмент. Этого, господин чародей, нельзя исключить только на основании разговора. В таких случаях, сдается мне, инструмент бывает существеннее болтовни.

Истредд даже не дрогнул. Геральта удивило его самообладание. Тем не менее, затянувшееся молчание, похоже, свидетельствовало о том, что удар попал в цель.

— Играешь словами, — сказал наконец чародей. — Упиваешься ими. Словами хочешь заменить нормальные, человеческие ощущения, которых у тебя нет. Твои слова не выражают чувств, это лишь звуки, такие же издает этот вот череп, стоит по нему постучать. Ибо ты так же пуст, как и он. Ты не имеешь права…

— Прекрати, — резко прервал Геральт. Может быть, даже слишком резко. — Прекрати упорно отказывать мне в правах, с меня достаточно, слышишь? Я сказал: наши права равны. Нет, черт возьми, мои — больше.

— Серьезно? — Чародей немного побледнел, доставив тем Геральту невыразимое удовольствие. — Это почему же?

Ведьмак на секунду задумался и решил добить его.

— А потому, — выпалил он, — что вчера ночью она была со мной, а не с тобой.

Истредд пододвинул череп поближе, погладил. Рука, к огорчению Геральта, даже не дрогнула.

— По-твоему, это дает какие-то права?

— Только одно: право делать выводы.

— Та-а-ак, — протянул чародей. — Прекрасно. Ну что ж. Со мной она была сегодня утром. Сделай вывод, имеешь право. Я уже сделал.

Молчание длилось долго. Геральт отчаянно искал слова. И не нашел. Ни одного.

— Пустая болтовня, — сказал он наконец, вставая, злой на себя, потому что прозвучало это грубо и глупо. — Ухожу.

— Иди к черту, — так же грубо бросил Истредд, не глядя на него.

5

Когда она вошла, он в одежде лежал на кровати, подложив руки под голову. И притворялся, будто глядит в потолок, хотя глядел на нее.

Йеннифэр медленно прикрыла за собой дверь. Она была прекрасна.

«Какая же она красивая, — подумал он. — Все в ней прекрасно. И опасно. Ее цвета, контраст черного и белого. Прелесть и угроза. Ее иссиня-черные волосы, натуральные локоны. Скулы, четкие, обозначенные морщинкой, которую улыбка — если она сочтет нужным улыбнуться — образует около губ, чудесно узких и бледных под помадой. Ее брови, чудесно неправильные, когда она смывает уголек, которым подчеркивает их днем. Ее нос, чудесно длинноватый. Ее маленькие руки, чудесно нервные, беспокойные и ловкие. Талия, тонкая и гибкая, подчеркнутая чрезмерно стянутым пояском. Стройные ноги, придающие во время движения красивые очертания черной юбке. Она прекрасна».

Йеннифэр молчала. Села за стол, положила подбородок на сплетенные пальцы.

— Ну хорошо, начнем. Наше затянувшееся драматическое молчание слишком банально, на мой вкус. Давай покончим с этим. Вставай и не таращись на потолок с обиженной миной на физиономии. Ситуация достаточно глупая, и нет нужды делать ее еще глупее. Вставай, говорю.

Он послушно встал, сел верхом на стул напротив. Она не избегала его взгляда. Можно было ожидать.

— Повторяю, давай покончим с этим по-быстрому. Чтобы не ставить тебя в неловкое положение, я отвечу сразу на все вопросы, их не надо даже задавать. Да, правда, отправляясь с тобой в Аэдд Гинваэль, я ехала к Истредду и знала, что, встретившись, пойду с ним в постель. Я не думала, что это выйдет наружу, а вы станете похваляться друг перед другом. Знаю, что ты сейчас чувствуешь, и мне это неприятно, но виновной я себя не считаю.

Он молчал.

Йеннифэр тряхнула головой, ее блестящие черные локоны каскадом упали на плечи.

— Геральт, скажи что-нибудь.

— Он… — Геральт кашлянул. — Он называет тебя Йенна.

— Да, — она не опустила глаз. — А я его — Валь. Это его имя. Истредд — прозвище. Я знаю его долгие годы. Он очень близок мне. Не смотри на меня так. Ты мне тоже близок. В этом вся проблема.

— Ты думаешь, принять ли его предложение?

— Понимаешь, думаю. Я сказала — мы знакомы много лет. Много… лет. Меня с ним объединяют увлечения, цели, стремления. Мы понимаем друг друга без слов. Он может дать мне опору, а кто знает, не придет ли день, когда опора мне потребуется. А прежде всего… Он… он меня любит. Так я думаю.

— Я не буду тебе препятствием, Йен.

— Препятствием? Неужели ты ничего не понимаешь, глупец? Если бы ты стал мне препятствовать, если б просто помешал, я мгновенно отделалась бы от такого препятствия, телепортировала бы тебя на конец полуострова Бремервоорд либо смерчем перенесла в страну Ханна. С минимальными усилиями вплавила бы тебя в глыбу кварца и поставила в саду на клумбе с пионами. Я могла бы так очистить твой мозг, что ты забыл бы, кем я была и как меня звали. При условии, что хотела бы. Потому что я просто могла бы сказать: «Было очень приятно, пока!» Могла бы втихую уйти, как ты это сделал однажды, сбежав из моего дома в Венгерберге.

— Не кричи, Йен, не нападай. И не вытаскивай на свет историю с Венгербергом, мы же поклялись не возвращаться к ней. Я не в обиде на тебя, Йен, я же тебя не укоряю. Знаю, что к тебе нельзя приложить обычные мерки. Ну а то, что мне грустно… Убивает сознание, что я тебя теряю… Ну так это клеточная память. Атавистические остатки чувств мутанта, очищенного от эмоций.

— Не терплю, когда ты так говоришь! — вспыхнула она. — Не терплю, когда ты произносишь это слово. Никогда больше не произноси его при мне. Никогда!

— Разве это меняет факт?! Я — мутант.